– Воры, убийцы и преступники! – расхохотался Гомес, разводя руками. – Неужели я похож на грабителя с большой дороги или на торговца наркотиками? И куда же, интересно, я их доставляю? Кормлю кокаином рыб? А марихуану где я выращиваю? – Гомес скомкал газету. – Закопаю это. Через неделю вырастет свежая брехня. Читай следующий номер!

– Обитатели города, с которыми представителям законной власти так и не удалось пообщаться, были своевременно оповещены о предстоящей акции. Девятого мая над городом были разбросаны листовки соответствующего содержания. Кстати говоря, после окончания съемок «Панчо!» компания планирует снять на развалинах города еще один фильм под рабочим названием «Землетрясение».

– Не видел я здесь никаких листовок. Если их и сбрасывали, то наверняка угодили в море. Их только акулам читать. Мексиканские летчики, что вы хотите!

Гомес смахнул со стойки газеты и, сняв со стены ружье и патронташ, направился к выходу.

– Твоя камера, гринго, – рявкнул он. – ?Andate! [25]

Клейтон достал из джипа свою лучшую «лейку» и вновь повернулся к Гомесу, взявшему ружье наизготовку.

– Как я тебе?

– Диктатор, да и только!

– А так? – спросил Гомес, встав вполоборота.

– Здорово! – засмеялся Клейтон, сделав снимок.

– А теперь так, – сказал Гомес, направив свою винтовку в небо. – Где там неприятель? В четыре часа, сказано?

– В пять. – Клейтон сделал еще пару снимков.

– Немного пониже! Немного повыше! – На сей раз Гомес действительно выстрелил, вспугнув попугаев, сидевших на соседних деревьях. – Сейчас, ребята, вы у меня попляшете!

– Не смешите меня, пожалуйста! У меня руки из-за этого трясутся!

– Настоящего мужчину можно убить только смехом. Ваша очередь, сеньор, – сказал Гомес, направив дуло на Клейтона.

– Эй, что это вы задумали?

Сухой щелчок ружья.

– Патроны кончились, – объяснил Гомес. – Ну как, хватит для твоего журнала? «Генерал Гомес занят привычной работой». «Гомес берет с боями Санто-Доминго». «Гомес выходит на тропу войны».

Сухой щелчок камеры.

– Все. И у меня патроны кончились, то есть пленка.

Они, смеясь, перезарядили винтовку и камеру патронами и пленкой, пленкой и патронами.

– Зачем вы это делаете? – спросил молодой человек.

– Скоро эти сучьи дети вновь вернутся сюда и будут лететь очень быстро. Тогда ты просто не сумеешь за мной уследить, я тоже буду очень быстро двигаться. Так что мы сделаем эти красивые снимочки заранее, а вранье ты можешь добавить позже. А кроме того, может, я умру до того, как они вернутся. Что-то сердчишко скверно себя ведет, нашептывает всякую ерунду вроде «полежи», «успокойся». Но уж нет, я не умру, не сяду, не лягу и не успокоюсь. Я тут организую круговую оборону, буду бегать и стрелять – слава богу, вокруг пустота. Как ты думаешь, какое нужно брать упреждение, чтобы подбить одного из этих мерзавцев?

– Это невозможно.

Гомес презрительно сплюнул.

– Тридцать футов? Сорок? Или, быть может, пятьдесят?

– Я думаю, пятьдесят.

– Вот и отлично. Хотя бы одного, да собью.

– Тогда вам достанутся уши и хвост [26] .

– Можешь не сомневаться, – сказал Гомес, – живым я им не дамся, а это значит, что я выиграю свою последнюю битву и навеки останусь здесь, на руинах.

– Скорее всего, этим все и кончится.

– Сделаем еще серию снимков. Я немного подвигаюсь. Ты готов?

– Готов.

Сделав несколько перебежек, Гомес попросил Клейтона принести из бара бутылочку текилы. Они выпили еще.

– Это была хорошая война, – сказал Гомес. – Сплошное вранье, конечно, но никто об этом не узнает. Обещай, лучший из лжецов, что эти снимки великого Гомеса появятся по меньшей мере в трех номерах журнала, посвященных войне за Санто-Доминго!

– Обещаю! Но…

– Ну а ты что будешь делать? Уедешь сейчас или дождешься здесь своих неприятелей?

– Не стану я их дожидаться. Материалов у меня теперь предостаточно. Им такого не заполучить. Гомес на фоне местного отеля. Гомес проявляет чудеса героизма, защищая Санто-Доминго.

– Ты прирожденный лжец, – рассмеялся Гомес. – Теперь парадное фото.

Он отложил винтовку в сторону, распрямил спину и, приняв важный вид, заложил правую руку за борт пиджака.

– Внимание, снимаю!

– Ну а теперь… – Гомес посмотрел на поблескивавшие на солнце рельсы, что виднелись за зданием оперного театра, и, забравшись в джип, приказал: – Едем туда!

Едва они оказались возле железной дороги, Гомес выпрыгнул из машины и встал на колени перед рельсом.

– Что вы делаете? – изумился Клейтон.

Гомес опустил голову к рельсу.

– Они вернутся этим путем. Не по небу, не по шоссе – все это, только чтобы отвлечь внимание. Вот, слушай! – Он улыбнулся и приложил ухо к горячему рельсу. – Они меня не обманут. Не на самолете, не на машине. Как уехали, так и приедут… ?Si! [27] Я слышу их приближение!

Клейтон стоял на месте.

– Слушай и ты, – приказал Гомес.

Клейтон опустился на колени.

– Молодец, – довольно пробубнил старик. – Ну как, слышишь?

Раскаленный на солнце рельс обжигал ухо.

– Слышишь? Далеко-далеко. Но приближаются.

Клейтон так и не смог расслышать ничего определенного.

– Вот уже ближе, – довольно пробормотал Гомес. – Значит, время пришло. Я ждал их целых шестьдесят лет, si. Какой у нас сейчас год?

Клейтон мучительно подыскивал ответ.

– Какой год, спрашиваю?

– Тринадцатое…

– Что значит «тринадцатое»?

– Тринадцатое июля тысяча девятьсот…

Он замялся.

– Дальше-то что?

– Тысяча девятьсот девяносто восьмого года!

– Тринадцатое июля тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Вот оно и наступило… Рельсы-то вон как уже гудят!

Клейтон вновь припал к рельсу и на сей раз действительно услышал отдаленные раскаты грома, только было неясно, откуда они доносились, с неба или земли. Они все нарастали, сдавливали ему грудь, все тело. Закрыв глаза, он прошептал:

– Тринадцатое июля девяносто восьмого года…

Гомес усмехнулся.

– Вот теперь я знаю, который год. Ай да Гомес! Дожил-таки до этого момента! А сейчас, сеньор, уходите.

– Я не могу вас здесь оставить!

– А меня здесь и нет! Гомес живет совсем в другом времени. На моем календаре пятое мая тридцать второго года! Отличный год, смею вас заверить! Пусть приходят! Им и в голову не придет искать меня в другом времени. Уходи. jAndate!

Клейтон поднялся на ноги и посмотрел на Гомеса, по-прежнему лежавшего головой на рельсе.

– Сеньор Гомес…

Он долго дожидался ответа.

– Иди себе с миром.

– Прошу вас!

– Если вокруг пустота, есть где разгуляться. Когда ты уйдешь, я буду двигаться быстрее.

Клейтон сел за руль джипа и завел двигатель.

– Гомес, – позвал он негромко.

Ответа не было. Гомес находился теперь в совсем ином времени, возле рельсов лежало единственно его тело, и было много места, где разгуляться.

Клейтон нажал на газ и поспешил покинуть город, над которым уже начинали грохотать раскаты грома.

Театр одной актрисы

– И каково же быть женатым на такой женщине, в которой все женщины сразу? – спросил Леверинг.

– Приятно, – ответил мистер Томас.

– Вы говорите так, будто речь идет о каком-то пустяке вроде глотка воды!

Томас посмотрел на критика, продолжая разливать кофе по чашкам.

– Вам показалось… Спору нет, Эллен изумительная женщина.

– Я вспоминаю прошлый вечер, – сказал Леверинг. – Господи, что это было за представление! Сколько раз ее вызывали на бис! А какие ей дарили букеты! Нежнейшие лилии! Алые розы! И как потом все ловили цветы, которые она кидала в зал! Казалось, будто мы нежданно-негаданно оказались в весеннем саду!